Но через несколько секунд, Пол принялся пристально всматриваться в лица ребят. В кармане кулак сжался, обхватив носок с монетами.
Один из юнцов перехватил взгляд Пола. Глаза его блеснули: блеснули и потупились. Пол едва не перестал дышать, чуть не остановился: голова повернулась вслед за пареньком, который сказал что-то своему приятелю шагавшему рядом. Они оба засмеялись, но ни один из них не взглянул в сторону Пола.
Светофор на углу зажег зеленый фонарь, и Пол быстренько перебежал улицу. Но на перекрестке Амстердама и Бродвея горел красный, поэтому Пол пошел по тротуару к Колумбийскому Цирку. Он выбрался из толпы подростков: живот отпустило, Мысли метались в голове: чего он ожидал? Нападения на улице, в толпе школьников? Игры в гляделки с тем высоким подростком, которая бы привела к обмену ударами? Держи себя в руках.
Он подошел к чистым, опрятным домам Линкольн-Центра. Повинуясь внезапному импульсу, Пол перешел Бродвей, прошел Шестьдесят пятую улицу и зашел в Центральный Парк.
К нему тут же подошел нищий, протягивая руку, а Пол всегда считавший себя обязанным платить убогим, на этот раз отвернулся и быстро прошел мимо.
Парк был замусорен благодарным человечеством: везде валялись разорванные газеты, смятые кульки из-под завтраков, ржавые пробки, нержавеющие пустые банки, битые бутылки. Несколько лет назад Пол по нескольку свободных часов в день работал добровольцем в организации, взявшей на себя обязательство освободить город от мусора. Хорошо, их предупредили, у них был шанс.
Пол не захотел и далее следовать скрытому смыслу своей мысли; он испугался.
Около зоопарка сидел, раскачиваясь, пьянчуга. Глаза его следили за Полом. Выглядел мужик так, словно у него не было прошлого, и не предвиделось будущего. Он продолжал следить, поворачивая голову вслед за Полом. Пол заскрипел зубами, пробежал зоопарк и выскочил на Пятую Авеню.
Он вышел на улицу без какой-либо определенной цели, просто повинуясь позыву выйти, пройтись, положить конец своей нездоровой изоляции. Но теперь он точно знал, куда идет. Пол убыстрил шаги, хотя его подошвам стало жарко, и пятки заныли...
Дверь захлопнулась за его спиной. Девушка в приемной – Мэрилин – двадцатишестилетняя полнеющая брюнетка с явным намеком на двойной подбородок отъехала от стола и всплеснула руками, соединив в едином жесте изумление, радость и сочувствие.
– Ой, мистер Бенджамин! – чирикнула она. – Как здорово! – Но тут она вспомнила и личико ее скукожилось с клоунской поспешностью. – Вы не представляете, как страшно мы были огорчены, услышав... Бедный, мистер Бенджамин... Для вас это наверное было настолько ужасно...
Она наклонила голову, что-то пробормотала, а затем ринулась по коридору, прежде чем поддалась бы порыву прижать Пола к своей пышной дебелой груди.
Он прошел к кабинету Сэма Крейцера и подобный же прием ожидал его у сэмовой секретарши; войдя в дверь. Пол увидел, что Сэм сидит с Данди. Они просто с ног его сбили и стали тискать, прежде чем он смог вставить словечко.
– Похоже у меня стала развиваться клаустрофобия. Подумал, что мне наверное лучше всего вернуться на работу. Наверное, пока толка от меня будет немного, но просто сидеть и просматривать бумаги, зная, что вы где-то рядом – это само по себе хорошо для здоровья.
– Тут ты прав, – откликнулся Данди. – По крайней мере, рядом с тобой всегда будут мелькать дружески настроенные физиономии.
Пол спокойно держался перед неизбежным горлопрочищением и лицевыражением приятелей. Сэм сказал:
– Черт, Пол...
Данди же взял его за руку и похлопал по плечу.
– К этому нужно привыкнуть, приятель, но знай: мы с тобой. Если что-нибудь понадобиться, все, что угодно...
– Билл, все нормально. – Пол уклонился от соответствующих излияний, чтобы разрядить обстановку. – Кстати, Сэм, если предложение остается в силе, то знай, больше всего мне бы сейчас хотелось нормально поесть. Все это время я ел какую-то мерзлую дребедень – телевизионные ужины, на вкус напоминают уцененную труху.
Может быть, ему только показалось, что на долю секунды на лице Сэма проявилось полное замешательство, крушение каких-то планов? Потому что улыбка тут же стерла все.
– О чем тут говорить. Я позвоню и скажу ей, чтобы все приготовила.
Пола несколько покоробило: неужели Сэм был действительно раздосадован? Может быть ему это представлялось неудобным, тягостным? Может Полу и не следовало набиваться...
– Я тебя прекрасно понимаю, – говорил тем временем Данди. – Как то раз Энн загремела в больницу, дети безвылазно сидели в интернате – но боже мой! Как я был счастлив, когда она вернулась! Может я покажусь шовинистской свиньей в мужском обличье, но мне показалось, что во время жениного отсутствия я питался лишь замороженными опилками и чугунными болванками.
Пола тошнило от запаха: наконец он понял, что эта душная сладость не что иное как дандивский одеколон после бритья.
Улыбка Данди застыла – до него только сейчас дошло, что случай рассказан не к месту. Энн пришла домой после операции. Эстер домой не вернется. Данди думал именно об этом: на его лице всегда отражались все мысли, и Пол не мог придумать каким образом избавить приятеля от чувства вины без того, чтобы еще не ухудшить создавшуюся ситуацию. Лучше всего, наверное, было бы вовсе не заметить происшедшего, претвориться, что все в порядке. Поэтому он быстренько проговорил:
– Я смотрю, вы тут в мое отсутствие совсем распустились. Так вот учтите – я вернулся. Во-первых, чтобы поймать за руку тех, кто намеревается таскать варенье из моего шкафа... – Тяжелый, нарочитый смех Данди, – ...а во-вторых, чтобы склеить все, что вам, ребята удалось разломать в бизнесе. Сэм Крейцер тут же сказал: